Любовная

Не нам гудят ночные поезда,
Есть цели — но, как правило, нет средства,
И письма — как приветы в никуда,
И строчки с ускользающим подтекстом.

Мы словно рыбки, в банке, за стеклом,
Комедию ты превращаешь в драму.
Но если смотришь под другим углом,
Совсем иную видишь панораму.

Не чёрен уголь, да и снег не бел,
Что кончилось, то не начать сначала,
Того, что так отчаянно хотел,
Нигде в природе нет, и не бывало...
N-N

Картина — Анри Матисс.

Экспромт для «Поэтических перекрёстков»по картине Валерия Филиппова.

Короткий зимний день.

Снежинкой хрупкой на ладони тает,
И жмётся в тень,
И так неумолимо угасает
Короткий день.

Забудешь что-то, уходя, споткнёшься,
Так будет — пусть.
Пройдут века, и ты сюда вернёшься,
И я — вернусь.
N-N

А небеса — щедры на чудеса,
Порой, от Новолетья до Крещенья,
Забытые всплывают голоса,
И где-то варят дьявольское зелье.
Куратор твой не выполнил задание,
Опять не так, опять не то, не то,
Подсовывает прежние желания,
Изъеденные молью, как пальто.
Дожить бы до весны, и до капели,
Увидеть, что ещё произойдёт.
Пока январь, и кружится в метели
Нимф и сатиров вечный хоровод.
Что спросишь с тех, что выжили в пожаре?
Зола и пепел, больше не горит.
Лишь бликами на старом портсигаре -
«Аптека, улица», и снег, и фонари...
N-N

Сумерки. Август.
Сердце любило и было любимым.
Оно память хранило касания уст.
Опыта погреб был молодо пуст.
Святым существом оно к жизни гонимо.

Во внутреннем мире теперь неспокойно:
Холод был пущен, бедствия вестник.
Он страшен для человека любого,
Тряска раскатов душевного грома.
Осталась надежда, последнего шанса прелестник.

И вот он, звучит приговор,
В который сначала не верится.
Одна только мысль, что всё это — вздор,
Сердечный ведь был нерушим договор.
В груди же что-то тихонечко рушится.

Яд, неописуемо чёрный и вязкий,
Введен был мучительно медленно.
Каждая капля — осколков адские пляски,
Им криками темп задавался, что в клочья рвут в горле все связки.
Сердце вспорото болью, и хочется, чтоб оно было вырвано.

Алая кровь и смольная дрянь,
Смешавшись, вместе питают агонию.
Вместо молитв про любовь — только брань,
И плотью бесстыдной взимается дань
Чёрного сердца биению.

Венера не знает слова «пощада»,
Потухли светлого чувства огни.
Да гори всё оно в пламени ада!
Тому уже ничего и не надо,
Кому сказано: «Нет к тебе больше любви».

Не обычная у нас любовь с тобой. Кажется мы месте, но живём врозь.
Ты меня Любишь как первый раз.
Я люблю тебя, как влюбленная девчонка.
Нас с тобой повенчали Свыше.

Нам жить, любить, радоваться жизни.
Но… судьба решила нами поиграть.
Дала нам Любовь не земную.

Но недаёт соединиться нам.
Мы живём с тобой далеко друг от друга. Между нами километры...
Нас соединяет телефонные звонки. Интернет помогает нам с тобой.
Сердце надеется и ждёт...
Что, смирится над нами Жизнь.
И нас соединит Судьба!

Сердце, что беспокойное стало.
Как будто о чем то переживает.

Сердце, живое у нее чувство есть. Биение-как слова без слов…

Сердце, не камень.
Слезинки, роняет красными капельками. Берегите его, оно у Вас одно…

Любите — пока Вы живы! !
Берегите свои чувства их не купить. Дорожите своей половинкой.

Вот опять пишу про нас с тобой.
Слова сами по себе рождаются.
Ручка выводит не спеша слова…
Такие родные для меня…
'Любимый, нежный, родной,
Мы повстречались на одном пути с тобой. Ты шел один и я она.'

Вечер. Тикают часы на столе.
Уж пора идти ложится…
А мне не до сна, сердцу тревожно.

Птицей, по утру превратиться письмо моё…
Улетит к тебе на крыльях своих.
И любовь накроет моя тебя..
От бед невзгод не урядец.

В лесу очень древнем, в зелёной глуши,
Среди великанов-деревьев,
Было болото, где нет ни души,
Цветы лишь росли там одни,
Жизнь свою почве доверив.

Но даже в болоте были места,
Где не было места живым.
Казалось, что уже навсегда
Там будет царить тишина,
И в воздухе беспощадный тиран – это дым.

С тех пор, как дуб один слабый
Падение своё совершил,
В землю яд проникает коварный
И каждый росток отравляемый
Той мерзостью больше недели не жил.

И было так долго, пока в одну ночь
Не произошло интересное:
Растение плод свой кинуло прочь,
Спасая его, чтобы помочь
Миру увидеть блаженное.

Мы знаем прекрасно: жестока судьба;
Плод оказался на проклятом месте.
Но как же закручено все иногда,
На небе новая сверкнула звезда,
И смерть отступила, поверьте!

Плод семя отдал, из него появилось
Что-то, что люди как символ возьмут.
Небывалое чудо во мраке вершилось:
Из семени того появилось
Создание, что розой зовут.

Наш мир беспощаден, в нём нет исключений,
Яд розу стал убивать,
А она всё не вянет, в ней сила течений,
Что состоят из тяги к житью без мучений,
Кричали они: «Рано ещё умирать!».

Однажды садовник, что по жизни бродягою был,
Цветок себе новый искал.
Он знал, что смерть любой усмиряет пыл,
И старый цветок жизнь оставил, остыл
И солнца уже лучей не искал.

Старик был в отчаянии, он одинок:
Семья к нему недобра,
Друзья позабыли его, как старый платок,
Прежде в который слёз изливался поток,
И не было дороги ему никуда.

Он в лес не ходил, а нынче пошёл.
Куда нас не гонит тропа надежды?
К болоту он в сумерках тёмных пришёл
Он слышал: шелест травы ещё не прошёл,
Общались последние ветры-невежды.

Темнело сильнее, не видно цветов,
Но вдруг замечает садовник огонь.
К источнику света идти он готов,
Не веря глазам, как не веря в любовь,
Готов убедиться, что это не сон.

Он видел священный цветок,
Растущий вдали, один против всех.
Но он понимал, что здесь спрятан порок,
Цветок не развился, он был одинок
И не знал ощущения цветочных утех.

На следующий день земля опустела,
Там роза уже не росла.
Садовник в квартире, душа его пела,
Роза в горшке тоже милела,
Оба счастьем дышали. Ура!

Дни проходили, недели, оба друг друга любили.
Садовник ей книги читал вечерами,
Она ему аромат источала в обилии,
И видом глаз радовала в минуты уныния,
Романтика длилась часами.

Ничто на Земле не проходит бесследно,
Яд вскоре дал знать о себе.
Роза склонилась, ей больно, обидно,
Старик на кровати, одиночество ему болезнь подарило,
Но мысль мелькнула в ещё светлом уме.

Собравшись с силами, садовник поднялся,
Он знал, что это последнее в жизни его побуждение.
С пробиркой в руках на стул опустился,
С любимым своим существом простился
И заключил розу внутрь стекла, дабы свершить возрождение.

Давно это было. Картину ту я никогда не забуду:
Красная роза цвела, ожившая вновь,
А рядом был тот, кто любил её, такую родную,
И розу ту, навсегда молодую,
Я сохранил, подписав: «Роза цветёт, как любовь».

Закрыта комната. Рядом никого.
В углу лежал комочком серый человек.
Врачи не знали, кто он, от кого.
Когда нашли полумёртвого его,
То поняли: в психушке коротать ему осталось век.

Его вели, он шёл без противлений.
Глаза смотрели в пустоту, но не без цели:
Зрачки искали что-то в увлечении.
Он мямлил о душе и о «простой материи»,
Но расшифровку бреду дать мы не сумели.

Недолго жил у нас этот больной,
На следующие сутки умер он.
В вещах его нашли мы небольшой
Дневник, на первый взгляд, копеек парою ценой,
Который почитать решил я на грядущий сон.

Придя домой, переодевшись и поев,
Я рухнул на диван, раскрыв ту книгу поскорей.
Немного полистав, и от прочтённого мною немного поседев,
Я сделал вывод: как много тех вершин есть, что их преодолев,
Психушка точно светит тем, кто примет тяжесть человеческих страстей!

Тот парень в прошлом был учёным,
Загадки бытия он раскрывал.
Себя считал он «бедным и никчёмным»,
Что в мыслях можно быть разрознено сплочённым.
Себя же гением он почему-то величал.

Он так писал:
«Я создал то, что раньше не бывало,
Любовь веками разум всё не постигал,
Но ГЕНИЙ всё же доказал,
Что в этом мире всё реально!».

Покойного работа заключалась в трёх частях:
Священное духовное слияние,
Цинизм происходящего во всяких «чудесах»
И порождение обеих, как общее, в главных лишь чертах,
Чтоб о любви людской создалось полное писание.

Часть первая незрима.
Она нас учит верности и чести,
Что связь влюблённых неделима,
Что чувства выше, чем тяга плоти и утех шумиха.
Любовь – есть дух, основанный на двух в одном священном месте.

Вторая часть понятна, но сложна.
Она нас учит правде и разуму во всём,
Что жизнь нам в комбинациях дана,
Что выбор есть, бороться нужно до конца.
Любовь – реакция пространства, где существо ведём.

Часть третья общая, пример совместности.
Она нас учит связям и путям от одного к другому,
Что есть причина, как биология из древности,
Что есть и следствие, как будущего подвиги и грешности.
Любовь – материя и дух, как части целого, присущего лишь роду нашему, людскому.

Всё осознав, я выронил из рук
Работу, чей автор был ею поглощён посмертно.
Я понимал, познание любви – недуг.
Недаром рай покинула та пара, первейшие из супруг,
Они узнали, что в мире разно всё, но в целом – равномерно.

Сейчас всё хорошо, но я не помню многое.
Куда-то меня мои коллеги увели,
Отняли тот дневник, как будто это что-то непристойное,
Сочли, что вещь эта чем-то заражённая,
И вот я в комнате, я – гений, автор становления любви.

Друг мой, что ты знаешь о похоти?
Что ты знаешь о плоти?
Дама хмельная твоя, хоть когда-нибудь тебя обвивала лозой от влюблённости?
Град поцелуев до крови, биение тела под ритм желаний и сладкие стоны тебя постигали хоть раз без прелюдий и ненавистных формальностей?
Голоса о животных инстинктах твою голову светлую ещё не взрывали до завершения любимой «работы»?

Друг мой, что ты знаешь о похоти?
Что ты знаешь о чувствах?
Готов ты поставить на чаши весов свои интересы и трепет души своей леди, дрожащей в объятиях чистых от робости?
Можешь ли ты самого же себя принести на алтарь жизни отнюдь не своей, а больше родной, чем твоя, когда позабудешь о грубости?
Сможешь ли разум забыть и удачу испытывать пулями в воздух, не ища оправданий, а веря себе и в верность свою пред любимой особой, речью манящей тебя о божественных узах?

Друг мой, что ты знаешь о похоти?
Что ты знаешь о долге?
Хватит ли духа масти свои не кидать на обзор и быть благородным, ставку свою не менять и выбор свой не обзывать, как «невольность»?
Способен ли ты отыскать новые тропы на картах известных, к чуду взывать, зная что новых сокровищ не будет, а будет лишь то, что когда-то нашёл в безысходности?
Готов ли держать ты улыбку и цель, достигнув простых горизонтов и осознать, что настоящий экстаз — умение в рамках приличия петь о свободе?

Как думаете, что в роде людском есть красивей всего,
Если копаться в живой лишь материи?
Согласен, обличье людское по себе же прекрасно само,
Но
Стандарты, что были у древних, истлели давно;
Теперь всё иначе, уж так получилось со временем.

И всё же, что совмещает в себе воедино
Образы старых и новых времён?
Веками его восхваляли бесстыдно.
Священно оно, присутствие грязи недопустимо…
То женское тело, то нимфы в музеях, чей камень сверкает холодным огнём.

Все очертания тёплой фигуры – определение самой красоты:
Ноги легки, они носят по воздуху ангелов,
Талия – символ тонкости мира, все тайны баланса и простоты;
Опьяняющий запах даёт стимул к жизни, к любви;
Глаза – воплощение галактик орнаментов.

Глаза девы готовы нам всё рассказать,
В них память творения Вселенной.
Цвет, в переливах, играет с лучами, познать
Их глубину невозможно, можно только взирать
И чувствовать сущность, всё умещая в мгновение.

Так было, и есть, и будет всегда,
И с честью к этому нужно склониться.
Природа и дух творят чудеса;
Женское тело – храм жизни Творца;
За всё помолюсь, коль доведётся влюбиться.