Отлюбив и отмолив, ушла,
Северным ветрам отголосив.
В ярких красках выгорит дотла
Жизни незатейливый мотив.

На дорогу собрана сума,
Красных бусин теребила нить.
Порвала. Растеряна, нема -
Не выходит их соединить.

А любовь с озимыми взойдет
Васильками цвета добрых глаз.
На болотах клюквы — алый рот
Среди мхов, как будто напоказ.

Он не вспомнит, потому что юн,
А она бальзаковских годов.
Нежно обвивает белый вьюн
Черноту обугленных столбов.

Страшные лица скалятся из темноты,
Жёлтые рожи, маются оберЕгом.
Смотрят глаза — неприязненны и пусты,
Злобные духи, созданы человеком.

Он как Роден, их кромсал, или даже бог.
Свечи в утробе зажёг, заменив сердца.
Скольких испортил, пока наконец извлёк
Как и он сам, похитителя душ, жнеца.

Всё, что внутри накопил, все ему отдал,
Злобой полил цветок апельсиновых глаз.
Сам почти высох, но создал свой идеал —
Не разорвать этих нитей тугую связь.

Вот и подарок, что просит его душа:
Слышится детский до боли счастливый смех,
Вспыхнули свечи, отставшего малыша
Режут пустые глазницы вдали от всех.

Кончится праздник, запрётся в своем домУ.
Тыква на свалке испустит последний дух.
Как колокольчик, взрывающий ночи тьму,
Детский звучит голосок и терзает слух.

Не знаю уж, с чего пошла «жара»,
Быть может стиль, иль может быть желание,
Но начал я писать про маскарад,
Исполненный о жизни как предание.

Не помню точно, сколько я писал,
Но помню, в год из худших своих лет,
Закончил с повестью, и тут же всё раздал;
И начал ждать, какой придёт ответ.

Ответ посыпался из разного сырья:
Железный мат от том, как был не прав,
Что автор пьяница и пишет с бодуна,
Что он иль гений, иль неуч в письменах.

Но все ответы были ни о чём;
Не вникнули, видать, мои чтецы,
Что боль души тут явно ни при чём,
Что я писал никак не о любви.

Герой мой был влюблён в девицу,
Но не сложилась их судьба.
И вот чрез год, как чудо-птицу,
Поймал в толпе её он взгляд.

Он с другом был и стал страдать:
О том, как плохо без неё,
Что хочет жизнь свою прервать,
Что будет драться за своё.

Ещё был раз, как он её узнал,
Но было это где-то на мосту,
Ни то в метро… герой не помнил сам;
И не было, в кого пустить слезу.

Все думали, что повесть про любовь,
Но мой посыл завязан был на «друге».
Артист играет чувственную роль,
Когда есть зрители для данного досуга.

Наш зритель – друг и собственное эго
Мы плачем и болим для них.
Но если некому смотреть уже на это,
То, собственно, к чему весь этот стих?

Не может город в своей люльке
Уснуть хотя бы на часок:
Сирены плачут в переулках,
Урчат сплетения дорог.

Склонилась над резною люлькой
Брюнеткой стройной мама Ночь,
Чтоб приласкать свою малютку,
Свою купеческую дочь.

Сирены слышаться всё тише,
Уснули парочки на крышах,
Дороги расплылись в узоры,
В погасших окнах стихли ссоры.

К рассвету слышится из люльки
Сопение города-малютки.
Брюнетку Ночь целует День,
Супругу унося в постель.